Альберт отправился дальше с детьми, но я вернулась с Грантом туда, где сидела на кэйрне, так как не могла как следует карабкаться. Вскоре после того мы все пошли пешком и стали высматривать дымчатые топазы, обнаружив несколько небольших. Туман внизу совершенно расчистился, так что мы увидели все красивейшие виды. Бен-Мюих-Вуи имеет в высоту 4297 футов, это одна из самых высоких гор в Шотландии. Мы с Алисой часть пути проехали, спешиваясь там, где было слишком круто. Альберт с Берти все время шли пешком. У меня было с собой немного виски и воды, так как слуги заявляли, что чистая вода будет слишком холодной. Затем мы снова ехали верхом, и Альберт весело беседовал с Грантом. О чем Браун заметил мне с типично хайлендской похвалой: «Очень приятно идти с человеком, который всегда „доволен“». Вчера, говоря о дорогом для Альберта развлечении, когда я заметила, что после неудач он никогда не сердится, Браун сказал: «Все в поместье говорят, что у них никогда не было такого доброго хозяина; я уверен, что у нас одно желание — чтобы он был доволен». Я сказала, что они, несомненно, доставляют ему радость.

К четверти седьмого мы спустились к Шил-оф-Дерри, где нашли немного чая, который мы выпили в «приюте», и около половины седьмого, при свете луны, отправились вновь в путь.

К половине восьмого мы добрались до Каслтона — и после этого стало облачно. Ровно в четверть десятого мы оказались в Балморале, очень довольные и ничуть не уставшие; все было так замечательно организовано и так незаметно, без всякой суеты. Никогда не забуду я этот день и то впечатление, которое произвел на меня тот грандиозный вид; поистине потрясающий и запоминающийся; такое ощущение уединенности!

Эндрю Карнеги и библиотеки, 1853 год

Эндрю Карнеги

Знаменитый филантроп Эндрю Карнеги эмигрировал вместе с семьей из Дунфермлина в Питтсбург в 1848 году, когда ему было 12 лет. Благодаря огромному трудолюбию, самодисциплине и проницательности он составил состояние в сталелитейной промышленности. На родине, как и в Америке, он стал известен благодаря обширной благотворительной деятельности, но больше всего за свои выступления в защиту публичных библиотек, первую из которых он основал в Дунфермлине в 1881 году. (Всего он учредил 2508 библиотек, пожертвовав на них за всю жизнь примерно 350 миллионов долларов.) Подростком он жил в Аллегейни и страдал от нехватки книг. Он обрадовался, когда узнал, что по субботам во второй половине дня работает библиотека — полковник Андерсон, которому принадлежало 400 книг, открыл ее для местных работающих мальчиков. Когда библиотека расширилась и переехала в новое помещение, библиотекарь попросил Карнеги заплатить вступительный взнос, так как тот больше не был учеником, а получал зарплату как работник телеграфной компании. Карнеги пришел в ярость, вступил в спор и утверждал, что, по его мнению, полковник наверняка хотел, что бы те, кто прежде ходил в библиотеку, продолжали бы читать его книги бесплатно. Он написал в питтсбургскую газету «Диспатч» и одержал победу.

Аллегейни, 9 мая 1853 г.

Господин редактор!

Полагая, что Вы питаете глубокий интерес ко всему, что служит к развитию, направлению и улучшению молодежи этой страны, я обращаю Ваше внимание на следующее. Вы должны помнить, что некоторое время назад мистер Андерсон (джентльмен из этого города) оставил в наследство крупную сумму денег, дабы учредить и поддерживать библиотеку, предназначенную для тех работающих мальчиков и подмастерьев, кто здесь живет. Она успешно работала более года, распространяя среди нас драгоценные семена, и хотя некоторые «упали при дороге… на места каменистые», многие попали на добрую почву. Каждому работающему мальчику разрешали свободно пользоваться библиотекой, только требовалось поручительство от родителей или опекуна. Но недавно новые директора эту возможность творить добро ограничили, отказав в праве посещать библиотеку в установленные сроки тем мальчикам, которые не овладевают ремеслом и не связаны договором. Я бы скорее подумал, что новые директора неверно поняли устремления щедрого дарителя. Трудно предположить, что он имел в виду не допускать в библиотеку тех мальчиков, кто занят работой в магазинах просто потому, что они не связаны договором.

Налоговая декларация Томаса Карлейля, 21 ноября 1855 года

Джейн Карлейль

Брак угрюмого, но выдающегося историка Томаса Карлейля и энергичной Джейн Бейлли Уэлш был единением если не темпераментов, то взглядов. Карлейль прославился как выдающийся историк своего времени, а Джейн выступала как закулисный управляющий, секретарь и хозяйка дома. Ее письма и другие сочинения свидетельствуют о незаурядном таланте бытописателя и остроумии. Ниже она описывает, как от имени мужа вела битву с налоговыми инспекторами в Лондоне.

Мистер К. сказал, что «голос чести, по-видимому, призывает его идти самому». Но либо сей голос не воззвал достаточно громко, либо он не прислушался к этому чародею. Я отправилась в кэбе, чтобы все свое дыхание сохранить для мольбы. Высадившись у дома 30 по Хорнтон-стрит, я обнаружила грязный, смахивающий на частный дом, только на двери была надпись «Налоговая служба». Дверь открыла замызганная служанка, сказавшая, что инспекторов не будет еще с полчаса, но я могу зайти. В приемной уже собралось с полдесятка человек, среди которых я увидела мужчину, который чистил наши часы, и молодого аптекаря с Чейн-уок. Глядя на остальных, нельзя было даже на миг заподозрить их в том, что они зарабатывают, я бы сказала, хотя бы сотню в год…

— Сначала леди, — заявил клерк, открывая маленькую боковую дверь, и я шагнула в grand peut-etre [великое «может быть»]. Мгновение темноты, когда одну дверь закрыли у меня за спиной, а потом впереди распахнулась другая; и вот я оказалась в полутемной комнате, где за большим столом, заваленным бумагами, сидели трое мужчин. Один держал над раскрытым гроссбухом наготове перо; другой снимал нагар со свечи и, судя по виду, дрожащим рукам и землистому цвету лица, переживал худший период своей жизни. Третий, который явно был петухом на местной навозной куче, восседал как Радамант — Радамант без правосудия.

— Имя, — произнес похожий на ушастую сову индивидуум с пером в руке.

— Карлейль.

— Что?

— Карлейль.

Видя его сомнения, я произнесла фамилию по буквам.

— Ха! — воскликнул Радамант, крупный, с бескровным лицом и надменным видом малый. — Что такое? Почему не пришел сам мистер Карлейль? Разве он не получал письма, с распоряжением о явке? Мистер Карлейль написал какую-то чушь, что он свободен от таких обязательств, и я пожелал, чтобы ему переслали ответ о том, что он должен прийти, как и все прочие.

— Тогда, сэр, — сказала я, — вашим желанием, по-видимому, пренебрегли, поскольку мой муж не получал подобного письма; и мне сказал один из ваших инспекторов, что личное присутствие мистера Карлейля вовсе не обязательно.

— Ха! Ха! Что имел в виду мистер Карлейль, утверждая, что не имеет доходов от своих сочинений, когда он сам определил его в сто пятьдесят фунтов?

— Это значит, сэр, что если кто-то перестает писать, то и ему перестают и платить за его сочинения, и за последние несколько лет мистер Карлейль ничего не опубликовал.

— Ха! Ха! Я ничего в этом не понимаю.

— Я понимаю, — прошептал мне на ухо снимавший нагар инспектор. — Я вполне могу понять, что у литератора не всегда бывают деньги. Что касается меня, я бы скинул, но (он еще больше понизил голос) у меня тут всего один голос, да к тому же не самый главный.

— Вот, — сказала я, вручая Радаманту отчет от «Чапмэна и Холла», — это подтверждает заявление мистера Карлейля.

— И что я должен увидеть? Ха! Нам нужен тут мистер Карлейль, чтобы он присягнул, что это правда, иначе мы не можем поверить.